ДА-2/49

[Papa-demon]

Квентин/Орсино
Минус n лет от событий игры.
Лучшие друзья, совместные исследования. Квентин - лидер в отношениях. Орсино подсознательно ревнует к жене Квентина, хочет чтобы друг был только с ним.
Чувство вины после смерти жены Квентина как причина, по которой снабжал отступника запрещенными книгами.

@темы: Квентин, Гет, Cлэш, Dragon Age II, Фанфик, Выполненная заявка, Орсино, Dragon Age II: кинк-фест

Comments

[Гость]

Все же выложу, немного не соответствует заявке, но я так поняла, у нас не хватает фиков чтобы закрыть второй тур.
Когда она умерла, все это утратило смысл. Раньше даже в серых стенах казематов жизнь была расцвечена яркими красками, ее улыбка, ее смех, мягкий взгляд ее светлых глаз — все это придавало сил и делало меня счастливым. Сколько часов мы сидели вместе за моим столом, я и она? Я листал свои записи, а она раскладывала свитки, рассказывала о том, как прошел ее день, и смеялась. О, как она смеялась! Я никогда после не слышал такого смеха ни от одной женщины — чистого и глубокого, от которого я забывал даже о работе, чувствуя, как привычно замирает сердце и мурашки бегут по спине. Иногда, когда я кладу перед собой перо и бумагу, я как и раньше задерживаю дыхание — не оборачиваясь прислушиваюсь, надеясь услышать за спиной ее веселый голос. Но ее нет, и все мои исследования более не имеют для меня смысла. Что толку в изучении старых заклинаний и свойств магических барьеров, если они не помогут мне вернуть ее?
Теперь я предпочитаю работать в библиотеке - в моей комнате, где все кричит о недавней потере это слишком мучительно. В маленькой библиотеке на третьем этаже почти не бывает людей, здесь тихо и светло, и старые рамы единственного окна оплетены побегами плюща, как и серые камни снаружи. Мне симпатична эта яркая зелень и заглядывающее в окно солнце, но особенно мне нравится ощущение ветхости, которое больше всего сохранилось именно в этом крыле. Первые этажи регулярно ремонтируются и подновляются, а здесь присматривают только за жилыми комнатами, а остальные помещения оказались предоставлены сами себе. Старые деревянные рамы рассохлись от солнца и ветра - я даже не уверен, что смогу плотно закрыть их, если захочу, с высоких балок потолка давно облупилась известка, а паркет истерт настолько, что замысловатый рисунок уже невозможно разобрать. Его не меняли, наверное, с тех пор, как решили переселить в эти здания Круг, тогда же была завезена и добротная, хотя и грубоватая мебель. Все это имеет для меня свое неповторимое очарование, и я стараюсь проводить все свободное время именно здесь.
В последние дни во время работы ко мне все чаще присоединяется первый чародей. Он бесшумно подходит и садится рядом, справа от меня, где раньше садилась она. Знает ли он, что это ее место? Наверное знает, не раз он приходил в нашу комнатушку и заставал нас, сидящих рядом и склонивших головы друг к другу. Орсино почти все время молчит, и я благодарен ему за это. Перо привычно скользит по бумаге, размеренно тикают часы, и едва слышное дыхание и ощущение присутствия рядом иногда почти убеждают меня, что она по-прежнему рядом со мной, непривычно тихая, но такая родная...
Но сегодня эта иллюзия быстро тает, Орсино неожиданно кладет пальцы на одну строчку в моей тетради.
«Что это, Квентин? Чего ты пытаешься добиться?» - голос у него тихий и даже приятный, но я все равно ощущаю приступ разочарования. Разумеется, не она. Она ведь уже полгода как умерла.
Я неохотно рассказываю ему ход своего исследования, вкратце, в самых общих чертах, ожидая неодобрения, может быть даже возмущения. Но он выглядит заинтересованным. Смотрит внимательно и взволнованно, задает вопросы. Конечно, ни к чему ему знать мою конечную цель, но и сам я знаю пока немного — не будет большого вреда, если я поделюсь с ним.

Так мы начали работать вместе. Он больше не садится рядом молчаливой тенью, но теперь его поведение еще сильнее тревожит старые воспоминания. Он неспешно ходит вокруг, раскладывая на столе манускрипты и открывая нужные мне страницы, как всегда делала она. Перебирает одну за другой древние книги, выискивая в них хоть малейшее упоминание об изучаемых мною темах. Иногда он читает вслух отрывки из них, когда эти упоминания слишком туманны и размыты, и неясно, имеют ли они какое-то значение. Мне нравится слушать его, это по-прежнему не ее голос, но все же снова слышать во время работы человеческую речь приятно. И потому когда он слишком надолго замолкает, увлеченный своими поисками, я сам начинаю задавать вопросы, иногда по нашей теме, иногда без всякой связи — о его детстве, о жизни до Круга, о его желаниях и мечтах, заставляя говорить снова. Эти вопросы почти всегда поражают Орсино. Такой уверенный и спокойный в разговорах о работе, он начинает сбиваться и путаться в мыслях, когда речь заходит о нем самом. Мне нравится наблюдать за ним в эти моменты, во мне снова загорается тот исследовательский огонь, который когда-то привел меня к изучению природы заклинаний и который почти погас после ее смерти. Вот он сидит, явно волнуясь, теребит рукав своей мантии и прячет от меня глаза. А ведь я задал такой пустяковый вопрос. Спросил, зачем он приходит сюда каждый день, когда столько дел требуют его внимания.
«Я подумал, что могу помочь...»
Забавно, он думает, что я нуждаюсь в его помощи? Но он ошибается. Несмотря на то, что мои воспоминания о ней со временем не тускнеют, как это происходит обычно, мой разум совершенно спокоен. Мне не нужны утешения и жалость, ни от него, ни от кого-либо еще, кроме того, я не считаю, что меня стоит жалеть. У меня есть цель, великая цель, и я вижу способы ее добиться самостоятельно. Она часто говорила, что верит в силу моего разума, в мою способность преодолеть все препятствия - и я находил решения в самых безвыходных ситуациях и всегда добивался поставленных целей, лишь бы только не обмануть ее доверие. Если я был способен на это ради нее живой, неужели я не сделаю этого для нее мертвой, всего один раз? И это все, что мне нужно - еще раз совершить невозможное ради своей любви. Я сумею сохранить ясность рассудка, чтобы завершить свою работу, несмотря на то, что каждое мгновение моей жизни мне не хватает ее как воздуха.
Видимо лицо мое приобретает какое-то особое выражение в этот момент, потому что Орсино окончательно теряется и замолкает. Мне становится жаль его, к тому же беспокойство обо мне все же трогает сердце, и я наклоняюсь к первому чародею и сжимаю его руки в порыве благодарности. Когда-то он говорил, что считает меня своим единственным другом, говорил еще в той жизни, когда она была жива. Я никогда не мог этого понять, тогда мне не нужны были друзья, не нужны и теперь, но наверное мое состояние действительно небезразлично ему, раз он проводит столько времени в моем обществе.
Орсино поднимает голову и какую-то долю секунды смотрит на меня. И тут же отводит глаза, но этот странный, тоскливый и как будто больной взгляд поражает меня. Что-то еще читается за этой тоской, как будто какая-то затаенная страсть сжигает его сознание. Я могу узнать это выражение — я все чаще вижу похожий взгляд в зеркале, когда воспоминания о ней становятся слишком сильными и застилают разум.
Я отпускаю его руки, вспоминая, что он и раньше иногда смотрел на меня так, но тогда она была жива, и ее ласковый голос развеивал все посторонние мысли. И еще вспоминаю, что ей не слишком-то нравилось его присутствие, она выглядела недовольной — хотя он был неизменно вежлив — но никогда не уходила, она брала вязание и выводила сложные узоры, поджав губы и внимательно прислушиваясь к нашему разговору.
Первый чародей, похоже, делает какие-то свои выводы из моего поведения, он несвязно извиняется, не объясняя за что и быстро уходит.
Несколько дней он не приходит помогать мне, и я понимаю, что успел отвыкнуть от полного одиночества, и больше всего от этой тишины - единственным звуком, нарушающим мой покой в эти дни остается тиканье часов. Потом он появляется снова, и почему-то спрашивает разрешения войти, неуверенно застыв в дверях. Вид у него довольно несчастный. Некоторое время он ведет себя скованно и старается не смотреть на меня - у меня складывается впечатление, что он все ждет от меня каких-то упреков. Я понимаю причину его страха, но мне сейчас не до этого, к тому же я действительно рад его видеть. И он понемногу оттаивает, снова садится рядом и раскрывает книгу. Мне не слишком нравится слабый отблеск надежды, появившийся в его глазах, но сегодня я ему ничего не скажу. Все равно уже совсем скоро придется отказаться от его помощи.
Когда он рядом, становится легче - присутствие первого чародея отвлекает от мыслей и воспоминаний, мне впервые за эти дни легко удается сосредоточиться на работе, и я понимаю, что подготовительный этап эксперимента скоро будет закончен. Я уже узнал почти все, что мне нужно, теперь понадобится проверить полученные магические формулы на практике. Для этого придется раздобыть довольно много мышей, а еще лучше — крупных городских крыс, облюбовавших подвалы нижнего города, и после приведения их в нужный для моих опытов вид будет довольно много крови. Было бы безумием творить такое в библиотеке или в собственной комнате, да и в любом другом помещении казематов, если уж на то пошло, поэтому выбравшись в город я присмотрел заброшенное здание литейной в одном из городских закоулков. Там должно было хватить и места, и крыс.

[Гость]

продолжение

В ту ночь, когда я ухожу, светит полная луна, и я вижу в этом хороший знак. Дожидаясь, пока снаружи никого не останется, я быстро пересекаю залитую ее неярким ровным светом площадь и не оглядываясь выхожу в город. Какой сегодня воздух, прохладный и свежий! С удовольствием окунаюсь в ночную атмосферу, улицы кажутся пустыми и очень тихими, лунный свет льется на тротуары и крыши домов... Сколько времени я не выходил из здания казематов, погруженный в свою работу? И ни одного храмовника на моем пути — как будто она в своей мудрости направила меня в путь именно сейчас, когда никто не может помешать мне. Уже за воротами меня неожиданно догоняет Орсино — похоже, я чем-то выдал себя, по каким-то признакам он догадался о моих планах. Мне жаль, я объясняю, что не хотел ввязывать его в свои дела и не хочу, чтобы он отвечал за мой побег, когда о нем станет известно.
Но Орсино не слушает. Держит меня за руки, смотрит с такой мольбой, как будто его взгляд может хоть что-то изменить, очень много говорит — сначала о правилах, о подстерегающих меня опасностях, о Круге, потом, отчаявшись, о том, сколько я значу для него.
Мне не хочется так грубо прерывать его, но оставаться здесь опасно, а он и сам должен понимать, что никто не сможет заменить мне ее. Орсино провожает меня почти до выхода в нижний город, как будто надеется, что я передумаю, и от жалости щемит сердце. На улицах все так же тихо и пустынно, окна здесь уже закрыты ставнями на ночь, только сидящие на крышах птицы провожают нас взглядами. И хотя мои обеты перед ней священны, я не вижу большого греха в том, чтобы на прощание хоть немного сгладить свою резкость.
До чего все же тревожные у него сегодня глаза. Слишком много боли, слишком мало надежды, разве не я виноват в том, что позволил этому зайти так далеко? Останавливаясь, обхватываю ладонями его лицо и целую эти глаза напоследок, осторожно и нежно, чтобы осталось у него хоть что-то на память обо мне. Теперь пускай идет, и больше нет никого и ничего, что помешало бы мне в моей великой цели.

[Гость]

заказчик читал раньше))) но заказчику все равно нравится, так что здесь повторит - круто же)

[Гость]

аффтор знает, что заказчик читал Но все равно рад видеть здесь заказчика